—А мы как доберемся? Лодка нужна? У меня есть надувная, но тащиться... — спрашивал я, сотворяя мину задумчивости. — Да и причиндалы... Но Шурик, оказывается, все предусмотрел.
—Чего проще? У деда Парамона лодку возьму. Сплавимся за поворот, а против Лопушного посадим челн на замок до нашего возвращения. Там напрямик ходу минут на двадцать по буреломам. Я деду уже и бутылку всучил... А что нам еще? Заброды есть, чтоб ног не проколоть, по паре удочек возьмем ну и пошамать на природе. Мы долго там торчать не будем. Это ж рядом, не самолетом лететь!
—А сазанчиков прикормить, примануть чтоб к себе? — задал я вопрос, в общем-то, глупый и чтоб рта не держать закрытым. Жмых подсолнечный у меня был, и в немалом количестве. — Без маяка он когда на червя набредет?!
—Ну ты даешь, бродяга! Макухи кинем! А что еще? На запах и придут, — говорил сосед, поглядывая на меня снисходительно на правах поучающего. —Там, это самое, на катушку ты не надейся. Гулять ему негде, упрет в кущи — и сиськи набок! Цепляй леску ноль пять. Кабанчики могут встретиться — ого! Потом жалеть станешь, что не готов был к свиданию. Ну, будем здравы!
На берег Донца мы спустились потемну, после вторых петухов. Мир сотворенный пребывал в неге, спросонок мерцали звезды, и парок стоял полностью над гладью реки. А еще луна круглоликая подглядывала за нами сквозь верхушки лиственного бора на излучине и баюкали песней сверчки.
Когда уже плыли в плоскодонке, я спросил:
—Комарики на озере так себе или звери? А то я взял против них средство. «Тайгу».
—Мне они до одного места. Привык, — духарнулся было сосед, но тут же заинтересовался.
— Бывает, кусают старательно. Так что давай, покуда время терпит, помажемся. В лесу влажно, и их тут до черта.
Мы старательно обработали доступные комарью места и вовремя, потому как только вступили на полуостров, нас тут же встретил тонкий звон авангарда агрессора. «Тайга» спасла от позора бегства или немыслимой пытки. Кровососы подлетали к нам с великим задором, но тут же ретировались, нюхнув снадобья. Ломились мы здорово, и спустя пятнадцать или двадцать минут хода через едва пролазный кустарник и даже бурелом перед нами раскинулось золото лунной дорожки на внутреннем водоеме.
—Ну вот, отсюда ближе. Дед Парамон выручил. А то бы переться нам целый час, — вздохнул с облегчением Шурик, опуская у ног удочки и рюкзак. — Давай сначала покурим и поглядим на подходы. Тут везде ловить можно, но лучше ближе к камышам кидать. Сазан там сидит.
Сосед бесшумно ступил в воду, предварительно подняв отвороты резиновых ботфорт. Глубина позволяла — было чуть выше колен.
Я тоже высмотрел себе место неподалеку. Вблизи неплотной стены камыша нашел прогалину чистой воды, прошелся к ней, прикидывая, куда бросать снасть и как выводить сазанчиков, буде зацепится. Выходило, рядышком можно положить два поплавка по разные стороны, надо только вырезать подставы для удилищ.
Минут через несколько все изладил по задуманному и закинул удочки, уложив как надо круговые поплавки. Бросил на них распаренного с вечера запашистого жмыха и стал ждать поклевок.
Уже посветлело, побледнела луна и погасли звезды. Легкий туман стал наползать из кустов на воду, посвежел воздух и резче выявил запахи тины и привялой осоки. В обострившейся тиши не стало слыхать капель росы, стекающей по широким листьям камыша, да по-прежнему звонко зудели комары-вампиры.
Да есть ли тут рыба?! — подумалось мне с возмущением, потому как на воде не было признаков жизни. И тоска подбиралась от зряшнего ожидания. Мне казалось, что времени прошло уже много. Да и вон... полнолуние. В такую луну, как говорят знатоки, в крови рыбы застой делается, ей не до корма сейчас. И макуха до лампочки.
И точно: вспомнилось, как где-то в толчее рыбаков на автобусной остановке обсуждался этот животрепещущий вопрос, и один моложавый мужик с большим апломбом вещал: — «Так в полнолуние лунатик что делает? Лезет на крышу! Ему, вишь, по коньку прогуляться охота, побыть ближе клуне. Так и у рыбы. У нее давление поднимается, а от того едет крыша. Какой там ей клев?»
Но мысли мои отлетели тут же прочь — один из двух поплавков тихонько, но очень заметно подался к ближним зарослям камыша.
— Ишь ты, куды ж ты?!
Я резко и коротко махнул рукой с удочкой, и кованый крючок с длинным цевьем пронзил пасть охотнику до лакомого навозного червя. Удилище тут же согнулось, его рвануло в левую стену камыша, но я удержал, заворотил на сторону и потянул на себя с уверенной силой. Обвел вокруг рогульки-подставки, и… хороший сазанчик опрометью заскочил в подсачек.
Не солгал Шурик, в золотистом резвуне было не меньше полутора фунтов нагульного веса.
Я пересадил сазана в садок, закинул поплавок снова на прежнее место. И вовремя, потому что почти немедля кто-то заинтересовался наживкой на другой удочке, стал пробовать на вкус или просто забавляться, слегка потягивая червяка за хвост.
Этот горбылик, наверное, был неголоден или большой привереда-гурман и пробовал червяка добрых пять минут. Когда мое терпение стало подвергаться слишком большому испытанию, а кусочек куги чуток притопился, я подсмыкнул. И удачно. Удилище чуть не вырвалось из руки. Или испуг придал рыбе большие силы, или червя взял гигант.
Немалых трудов стоило мне удержать сазана от соблазна удрать в кустарник и поворотить к себе, не дать даже пойти на круги — ведь гулять тут особенно негде, а рисковать… Я рискнул и потащил сазана к себе дуриком.
Леска на поводке выдержала — я управился и с этим красавцем, посадил в подсак, а затем и в садок устроил. Сазан на глаз выглядел больше, но не кабан — кабанчик, упитанный и воспитанный, и в садке вел себя прилично.
По тихому плеску я определил, что и сосед Шурик таскает тутошних сазанов с периодичностью, пожалуй, не меньшей, имея хороший опыт, обретенный тут. А с последним сазаном возясь, он приговаривал: «Ну что ты, Вася, упираешься? Сам же хапнул, дурашка. Теперь тебе дорога только в уху. Или в пирог, на расстегай с опятами...»
Часам к девяти клев ухудшился, желтобрюхие реже стали брать моих червей на пробу, хотя подбрасывал я им и жмыха, чтоб шли на запах. Но обижаться на жизнь не стоило — в садке сидело уже шесть сазанов. Да каких! Гренадеров в бронзовых панцирях!
Но хотелось еще одного, седьмого. Цифра-то вроде правильная, обозначенная особо.
Но мне не светило. И ладно. Душа моя еще была полна волнений от борьбы с теми барбосами, что, ухватившись за крючок, кидались на стороны, норовя уйти по-английски, не попрощавшись и не показав своего обличья. А я заворачивал их и ни одного не упустил, потому что делал все правильно и без спешки. Волновался? Да, но не боялся упустить рыбу, а это всегда усмиряет нервы. Я всегда помнил, что всю рыбу выловить невозможно и что самая крупная — не моя. Ну и что? Мне и средненькая подходила, хотя и приличная уходила не всегда. В конечном итоге — был бы клев нормальной ростом рыбы, а уж пой мать надо стараться. В том и весь «цимус», как говорит один мой знакомый.
Шурик тихонько посвистел, а затем подал голос.
—Ты закругляться собираешься? Или мало поймал?
Я только хотел отозваться и сообщить, что собираю снасти, как клюнул тот самый, седьмой. Да как рванул поплавок!.. Я подсек, удилище согнулось в дугу, леска будто бы со свистом рванулась к кустам и стала посередине. Я потащил дуриком, но тщетно — тяжел, слишком тушистый сазан зацепился. Или пересадил крючок на пенек? Но когда?!
—У меня беда, Шурик. И рад бы в рай, да зацепился, наверное. Клюнуло и в кусты утащило. Не удержал. Теперь жду, кто кого, — сказал я, выжидая, думая, все же подспудно, что зацепилось чудище кэгэ на шестнадцать, каких я видел разве что в питомнике.
А еще я ждал, что чудик тот в кустах вдруг махнет хвостом и сотворит свечку на загляденье, осыпав нас сотнями брызг. Шурик уже стремился ко мне с подсаком, на ходу восторгаясь.
—Так ты его! То сазанище! Он носом уперся…
—Да уж, — вздохнул я. — Он и кустом уперся.
Я держал леску внатяжку и мне казалось, что там, на мели что-то шевелится, подается в самом завале растительности. И леска звенит, как говорится, струной. И дуга удочки, обрамляя гладь воды, тревожно трещит в своем напряжении...
Сосед коротким взглядом оценил обстановку и сказал, мотнув головою.
—С зацепом тебя. Сазан — он смышленый, он сам дурить любит. Вот утащил кроток в кусты, посадил поводок на корень и посмеивается теперь. Ладушки, я сейчас отцеплю тебе снасть. Гляну, может, еще и горбылик сидит зацепленный. Он, если маленький, может остаться. Он хоть трепыхался, когда ты тащил?
—Да нет, упер поплавок сразу. Он же меня тащил. Без всяких эмоций, — сказал я с досадой.
Шурик прошелся к кустам, пропуская леску меж пальцев, полез рукой в воду. Затем тут же запустил другую руку, за что-то хватаясь. И тут под ним забурлило, каскад брызг окатил его, потом он получил еще и удар по щеке чем-то плоским, выпрямился, и все стихло.
—Здоровый был сазанище, — невозмутимо проронил сосед, утираясь рукавом клетчатой водолазки. — Прямо чурка. Но ушел. Сила в нем сумасшедшая.
Мы собрали снасти и, выбрав вид на Лопушное под сенью ольхи, на мягкой мураве расположились перекусить чем Бог послал. А летом, под конец его, он щедр. Особенно, когда есть немного своей земельки на дачном участке или при самом домике, и ты на ней трудишься. И потому к холодной и вареной курице и кругу домашней колбаски прилагались огурчики свежие и малосольные, помидорчики, творог и всякий десерт: абрикосы и сливы, и белый налив яблочки. Было у нас и чего выпить по обычаю простых людей — из чистой пшенички да настоянное на ягодах, фруктах. На реке мы еще освежились, поплавали всласть и возвратились домой беспримерно довольные.
Геннадий Коваленко,
г. Бердянск
